— А как разрешается протолкнуть на помосте? Лоттого что берешь вес, либо нет…

— Не знаю. Да ладно, я смирно к этому отношусь. Главное — мы чемпионы.

— Но вы понимаете, что выхода-то у вас лично нет?

— Почему?

— Потому что обязаны в настоящий момент произвести на свет сына. Третьим будет.

— Я всеми руками за. Я этого весьма хочу — третьего чемпиона в семье. И в текущий момент близкое трико счастливое уберу в шкафчик. Батя чемпионат мира выиграл и держал для меня чемпионское рушник, красивое такое. Вот и я решил борцовку свою в основательный ящик положить.

— А вот говорят, кто до срока встает, тому бог подает. Вы во сколь просыпаетесь, Дима?

— Да манера уже в восемь утра приподниматься. Подъем, построение, зарядка. В девять — завтрак. После него с полузакрытыми глазами бежишь вспять укладываться, в одиннадцать заново взлет. Потому что в одиннадцать — тренировка. Два часа в зале, обед, поел, поспал, в полпятого ещё одна тренировка. Потренировался и заново поел — вечерний стол.

— Опять дремать?

— Да нет, тут уж кто куда.

— Тренировки выматывают ?

— После того как я начал единственный тренироваться — нет. Когда с тренером занимался, уставал ужасно — когда тебе говорят: надобно, надобно — это выматывает. А когда сам себе башка — можешь одно действовать, другое, занятно. Не могу, когда кто-то сверху давит, не умею повиноваться.

— Неужели папа не вмешивается, ему же элементарно хочется навык свой хотя бы передать.

— Батя у меня менеджер больше. Он меня прикрывает. Когда соревнования приближаются, тут же начинаются какие-то подводные течения: кто с кем друзья, кого протащить в команду? Он и обрубает все это. Для меня, по крайней мере. В тренировочный ход не лезет, на сто процентов полагается моей интуиции.

— А это получилось, потому как что вы пресекли сразу: так, папа, ты — уже чемпион мира, я — грядущий чемпион…

— Нет, когда мы с тренером расстались, папа посчитал, что мне ещё до срока одному заниматься, хотя сам прошел сквозь это же. Только он в 23 года расстался с этим же тренером, а я — в 21. И чемпионат мира он также единственный выиграл. Я ему говорю: Ты же смог, дай мне шанс привести доказательства, что я эдакий же дюжий. У меня есть четыре месяца тренировок — подниму, все привычно, нет — будем размышлять. К тому времени у меня был наилучший итог — 185 килограммов в рывке, 225 — в толчке. Я поднял сквозь четыре месяца 200 в рывке и 235 толкнул. Результат есть — значит, споров нет. Потом я ещё добавил…

— А это служба заставляет вас обучать иностранные языки? Сколько их у вас?

— Пять.

— Со словарем или с училками?

— Со словарем. Я не скажу, что я их знаю, но изучаю.

— То есть открываете словарь и все кряду учите? Система есть своя?

— Объясняю. Беру листочек бумажки, формат А4, вверху пишу словечко на русском — которое нередко встречается и может потребоваться в общении. Дальше синим фломастером — английское словечко, оранжевым — испанское, и на листочке оказываются все слова, их произношения, разными цветами. Бумажки расклеиваю по стене. Когда лежишь на кровати, все это перед глазами оказывается. У меня зрительная память добро развита. Причем не надобно ничего обучать. Первый раз словечко видишь в учебнике, второй — пишешь, третий — выделяешь, то есть оно всегда перед глазами маячит. Отец мне неизменно говорил: учи, учи, учи язык — и так замучил, что я подумал: а зачем только английский-то? Понял, что испанский, итальянский, французский — шибко похожи, британский — как неукоснительный, ну и ещё китайский.

— Скажите что-нибудь по-китайски.

— Не буду браниться. Там страсть сколько слов, которые звучат неприлично.

— Ну, поздоровайтесь со мной.

— Ни хау.

— Прилично. Значит, в настоящее время, встретив китайского брата по штанге, можете уже ухнуть его по плечу: ни хау, мол, брат, хау ду ю ду?

— У нас с ними были сборы совместные в Подольске, и единственный парнишка хотел российский обучать. Так вот, три раза в неделю он приходил ко мне в номер и на английском языке объяснял правила китайского, а я ему на английском — русского. Настолько было любопытно, не представляете себе! Потом я целую группу на рыбалку возил — хотелось ребятам приятное изготовить. Загрузил их в машину, раздал поплавки, удочки, привез на платное озерко. Жалко только, ничего не поймали. Стояли длительно, в капюшонах этих дурацких, но только комаров наловили.

— Надо было нырять, как Папанов в Бриллиантовой руке. Так что все же бог успел вам вручить к 22 годам?

— Труд. Вернее, умение не превращать работа в каторгу. У спортсмена сборной команды в неделю восемь тренировок. У меня на протяжении последнего года произвольный день двойная тренировка. То есть 14. И каждая тренировка в блаженство. Когда прошел чемпионат России в Курске, где я выиграл и автоматически стал первым номером, папа прислал мне сообщение: Дима, мы гордимся тобой, мы счастливы, что ты у нас есть, и мы желаем тебе сделаться в этом году чемпионом мира. Эти слова у меня как стимул стали, я их сберег. И всякий день перед тренировкой читал.

— Папа хитромудрый, а вы — какая-то жуткая мешанина сентиментальности и упертости. А вот я все же не поняла: вы уже достигли того уровня, когда тренер в принципе не нужен?

— Да многие не могут заниматься без тренера, в силу того что что он сдерживает. Ты хочешь ступать на вес, но он травмоопасен. И не все умеют изречь себе нет.

— А олимпийский чемпион Берестов про вас говорит, что вы сильно импульсивный, на тренировках вопите под штангой что есть мочи, а на соревнованиях вообще заводитесь с полоборота.

— Ну, да.

— А как же уживается умение проговорить нет с импульсивностью?

— То, что я это умею совершать, — заслуга отца.

— А то, что он чемпион мира, давило когда-нибудь на психику?

— Он не хотел, чтобы я занимался штангой.

— Это такая расхожая мысль, но что она означает?

— Рассказываю: батя, его приятель Айдар Ярулин, маменька моя, начальный тренер Аниканов — все учились в одном институте. Тусовка такая у них была. И Ярулин все к отцу приставал, когда я уже чуток подрос: Слав, смотри, какой чувак у тебя! Глянь — все как подобно тому как сознательно для штанги: ноги, руки… Батя: Нет, времена поменялись, сегодня нужно образование. В какой-то миг они поругались более того. А посредством неделю я пришел в штангу, 10 декабря 95-го года, без малого 13 лет мне было. Бегал в зал вслед за тем школы — батя воспринимал это как прихоть: Забудешь быстро, ты лучше учись, учись… Вот сестра у меня как раз учится — на ком-то папа все же отыгрался — в МГУ, на факультете важный политики. Она у нас умная получилась. +Сын — спортсмен, дочка — умная.

— Не прибедняйтесь, но хоть как-то учились?

— Окончил школу с тремя четверками, остальные — пятерки... А когда поехал на чемпионат Европы посреди юношей до 16 лет, стал третьим. Тут в первый раз батя поверил, что в штанге я чего-то могу. Не помню, что он сказал, помню, что он начал мне подсоблять. Как профессионалу. У меня главная была греза — обыграть его в сумме двоеборья. Я вечно, если нужна была какая-то комбинация цифр — шифр, код, — писал 442,5. Сейчас у меня лучшая сумма — 442,5.

— Не пожалели папу?

— Да он рад, чего там! Знаете, какой что ни на есть классный миг? Когда ты штангу держишь и знаешь: в текущее время опустишь, и ты начальный. Когда бросаешь, все — чувства остывают. Может, ещё и вследствие этого я не люблю все эти поздравления, отмечания. По сути, обычное занятие сделал, родное занятие.

— Конечно, чуть-чуть ли в России чемпионов! А вот скажите лучше, вы были в супертяжах, а опосля заново вернулись в категорию до 105 кг. Зачем?

— Это вина Ярулина.

— Как, вновь?

— А он у нас узловой, все, что мы с батей делаем, — с его подачи, настраивает конкретно. Он постоянно мечтал, чтобы я стал чемпионом в категории свыше 105, туда нас с отцом и подталкивал. А я по своей структуре сухой, мне несладко набрать вес. Вон Чигишев (свойский сильнейший супертяж.) покуда эти сто тридцать килограммов набирает, ест с утра до вечера. Я попробовал это, полгода, более того больше, просидел в столовой. В результате у меня нетрудно омерзение к еде появилось. Выступил на очередных соревнованиях, собрал всех и говорю: все!

— Больше не могу, сегодня спою…

— Так и сказал. Мне легче есть белковую пищу, чем нажираться. Стол ломится, и это надобно все слопать — нелегко.

— А мышечная масса также не беспредельна, видимо.

— Очень невпроворот времени нужно на форму: то есть перечеркнуть два-три года безотлагательно. У нас олимпийский чемпион в тяжах весит 160 килограммов, более того Чигишеву с ним — ну без затей тяжко противоборствовать.

— Тяжелая у вас существование.

— Тяжелая.

— У вас бывает мандраж?

— У меня кураж перебивает весь мандраж. Но это также нужно взращивать в себе. Раньше было такое — горел перед соревнованиями, терял за темное время суток по три килограмма, а вот перед чемпионатом мира вообще абсолютно не потерял.

— Как это? Я про килограммы потерянные.

— Лежишь, все время думаешь: как ты поднимаешь, как не поднимаешь, ты уже внутренне и выиграл, и скверно выступил, тебе завтра выступать, а ты под этим одеялом лежишь… Повышается температура тела, верно? А сообразно, расход энергии. Вот и идет сброс веса. Многие потому как не могут забыться сном. А я более того затем того, как выиграл, уехал почивать. Хотя кто-то в городок едет, в кафе, а я не люблю так гульбанить.

— Вы аскет, что ли?

— Да нет, я стандартно люблю погулять и этим в сборной славлюсь, заводной, говорят. И пою, и пляшу. Караоке люблю. Причем выбираю песни, которые могу спеть. Не беру первую попавшуюся, а репетирую в первую голову. Вообще неизменно делаю то, что знаю, — это у меня что надо получится.

— Несостыковка какая-то: кураж и нежелание дерзать.

— Ну, это же не риск. Я нетрудно не люблю мниться смешным.

— Это стыдно?

— Это не стыдно, это несолидно.

— Четырнадцать тренировок в неделю, а поясница, ноги что говорят?

— Здесь же восстановление играет главную образ — это также профессионализм. Загрузиться может всякий, надобно мочь расслабляться. У нас иной раз в сборной прикалываются — в баню приходят: О, Клоков еще раз на массаже! А физкультурный массаж — это не так уж мило, по нему томиться не будешь. Но я прихожу в зал и славно себя чувствую, мне тренировка не внапряг, а они — нос повесят, тут болит, там болит. Потому что в баню зашли и вышли. У меня сауна — это весь день. Подготовка веников, запаривание, массаж, растяжки, и — как новичок.

— Говорят, Дима, вас Арнольд Шварценеггер на заметку взял?

— Пригласили обозначиться на турнире Арнольд-Классик. Я собрал сумку, как подобно как в соседнюю деревню ехать, поехал, нехило выступил, выиграл. Со Шварценеггером сфотографировался, мне повезло, что я пробился к нему посредством охранников. А ибо, если открыто, и ехал-то с одной задачей — фотографию такую изготовить, о соревнованиях вообще не думал. Не скажу, что он мой кумир, но…

— Уважаете?

— Уважаю. Человек в трех направлениях стал первым: политика, кино, спорт. Это достойно уважения.

— А как штангисты себя сами называют?

— Не знаю — как, скажу, как не нравится, когда нас называют, — качки. А мы — штангисты и штангисты. Блины на самом деле — диски. Но мы их также блинами называем. И приметы соблюдаем: посредством штангу, в частности, запрещено перешагивать — обидится, и ударять ее запрещено. Некоторые бросают, ногой ее пинают, когда чего-то не получается, иностранцы в особенности. У нас это под запретом.

— У иноземцев штанги лучше?

— Металл больше эластичный. Для меня это недурственно, умею пользоваться. Для техничных спортсменов вообще добро. Когда держишь штангу на груди, у нашей гриф твердый, он не гнется, а иностранная штанга раскачивается. Если ты подседаешь и ловишь ее волну — это помогает. Но вообще мы своей техникой славимся. Славяне вечно уделяли этому большое участливость.

— А турки — допингу, не допустили же их на чемпионат мира. Это вообще болезненная предмет?

— Да все знают, что позволительно и что запрещено. Просто препараты, вправду разрешенные и действенные, — весьма дорогие. Славяне — сильные, и если все будут в равных финансовых условиях, конечно, мы будем сильнее. Когда приезжаем на соревнования, видим, как те же иранцы, богатая нефтяная держава, по поводу допинга без затей и не парятся, приезжают сытые, как на торжество. Это досадно. Остальные истощают свой тело, все травмированные, злые, голодные, но, истина, на кураже — на характере, но вылезем.

— Дима, простите, я неожиданно совсем некстати вспомнила, как Чемеркин и Петров, выиграв Олимпиаду в Атланте, вовсю веселились на пресс-конференции по поводу продавленных кроватей, из которых они выпадали на пол. Тяжелоатлетам все так же развесёло спится?

— Продавливаем, а куда деваться? Живем же на базе годами. Как правило, у каждого своя койка, свой номер. Приезжаешь — та же самая койка, тот же вес давит, и она все ниже и ниже. Да ладно, главное же — вес схватить. А койка не помешает.